Шмуэль Стекель. ПРЯМОЕ ВОСХОЖДЕНИЕ

Description

ПРЕДПРИИМЧИВЫЙ ОПЫТ

Шмуэль Стекель. Прямое восхождение, или Краткая история исхода и становления (в двух частях)

 

Что лежит за пределами нашего опыта? Насколько возможно судить о том, что за его горизонтом? Самуил Стекель, видимо, по природному свойству своего ума, то и дело подходит к этой границе ‒ и переходит её. Что было бы, если?.. Если б Советский Союз, если б Израиль?.. Что будет с Россией? В его книге много противоречий, есть противоречивые прогнозы, однако вспоминается пушкинское: «Противоречий очень много, но их исправить не хочу» («Евгений Онегин»). Почему же Стекель оставляет в одному ряду апокалиптические видения нашего общего будущего ‒ и апологию Израиля? Как «прямое восхождение», под которым, несомненно, разумеется духовный взлёт, соотносится с требованием отделения религии от государства? И это лишь некоторые из конфликтов, содержащихся в книге. Автор их видит и чувствует, но оставляет жить, и они остаются ‒ в едином ряду с его прошлым, прожитым и прочувствованным. Противоречия потому и не подлежат исправлению, что весь опыт большой жизни говорит о вариативности решений.

Инженер по образованию и призванию, Самуил Стекель пишет, что стратегической ошибкой сталинской экономики была нацеленность на конструирование, а не на технологии, как издавна устроено, скажем, в Америке или Англии. «В CIIIA на одного конструктора работали пять технологов, а в СССР ‒ не более одного». Да и конструирование было воровское. Вот 1949 год.

«Уже тогда я не переставал удивляться. Идёт “холодная война”, а реактивный двигатель РД-500, который мы собирали, должен был быть точной копией английского двигателя “Дервент-V”. Должен был быть, но не был. Полного копирования не получилось. Даже самоконтрящую гайку, которой крепились индивидуальные камеры сгорания, скопировать и изготовить так и не удалось. Технология моторостроения англичан превосходила советскую. Сразу в первые послевоенные годы англичане продали СССР свои новейшие воздушно-реактивные авиационные двигатели и не только “Дервент-V”, но и “Нин-1”. Реактивному двигателю “Нин-1” повезло больше. Он стал двигателем РД-45, а потом и ВК-1. Копирование и доводку двигателя РД-45 выполнил коллектив конструкторов под руководством талантливейшего советского конструктора Валерия Яковлевича Климова. Впоследствии технические параметры модернизированного двигателя РД-45 превзошли параметры английского “НИНа”. Все последующие советские воздушно-реактивные двигатели имели осевые компрессоры, а не центробежные, как у английских предшественников. Позднее, когда я учился уже на последних курсах моторного факультета, я узнал, что Архип Люлька ‒ известный советский конструктор ‒ запатентовал конструкцию воздушно-реактивного двигателя ещё в 1938 году».

Похоже, что правдоискательство ‒ вообще качество врождённое и повязано с личным гомеостазом. С первых шагов Самуил Стекель действовал, предпринимал, брал на себя решение и ответственность.

В юные годы, в эвакуации, отправился за тридцать километров, пешком, добиваться правды у районного начальства. «Я понимал, что почти наверняка придётся вернуться (в колхоз ‒ А. К.), но все-таки однажды ранним утром, тихо, чтобы никто не заметил, отправился в дальний путь. Тридцать километров до города Катайска, без единой деревни на пути, я прошёл по лесной дороге за пять часов. В десять утра я был в кабинете председателя райисполкома. Пожилой человек лет пятидесяти молча выслушал мои жалобы на безобразную еду и, в особенности, на дикий, не прекращающийся ни на один день антисемитизм. В кабинете сидели ещё двое пожилых мужчин. Пока я говорил, они молчали. Не произнесли они ни слова и позже, когда хозяин кабинета сказал, что отпустить меня из колхоза без замены не может, но пообещал поговорить с председателем колхоза».

Мастером на производстве он восстановил расценки, чтобы предотвратить забастовку рабочих. А совсем в другое время, в 1980-х, стал убеждать семью, что пора эмигрировать из СССР. Взрослая дочь тогда была против.

Без малого сорок лет Самуил Стекель проработал в оборонке. «Почти три года… работы с конструкторским бюро ‒ разработчиком радара “Сокол” для истребителей ПВО ‒ закончилось в сентябре 1959 года приглашением перейти в НИИ в качестве начальника лаборатории механических испытаний. А спустя шесть лет, в середине 1965 года, меня назначили ведущим конструктором радара для фронтового истребителя “МИГ-23”. Это был первый в СССР радар второго поколения “Сапфир-23”». Тут хочется сесть напротив автора за стол и расспрашивать: ведь это же самое нутро, тут нет мелочей, тут выходы на всю советскую жизнь и международную роль уникальной и неповторимой страны, каких бы оценок она ни заслуживала. Оценки – бог с ними, потом, а интересно, как было.

Наконец ‒ пенсия. «В обеденный перерыв состоялась официальная процедура прощания. Мне подарили салатницу из прессованного хрусталя с трогательной гравировкой, кожаные папки с выражением добрых чувств и множеством подписей знакомых и незнакомых коллег». Приметы эпохи «позднего застоя». Вообще время и место в книге везде хорошо узнаваемы, и это свидетельство плотной, пристрастной жизни, да и хорошего письма.

«Воспоминания прошлой деревенской жизни остаются самыми светлыми и приятными. Лето. Созрела земляника. Спешим в недалёкий лесок, пока на разведанную нами земляничную поляну не набрела соседка бабка Марья. Сразу после завтрака вчетвером отправляемся в поход. Впереди Чарди, наша незабываемая коляшка, за ним десятилетняя внучка Катя, а за ними мы с Линой. Путь хоть и не дальний, но непростой. Вверх по течению Корожечны, ближе к берегу, по заброшенной дороге, ‒ можно пройти почти до самого леса. Когда-то по этой дороге можно было дойти до такой же, как наши Сумы, маленькой деревеньки».

Отношение к новейшему времени без глубины памяти ‒ отношение детское, а с памятью, с бесконечной ретроспективой уже утомительно думать о будущем, которое ведь всё равно станет прошлым раньше, чем думают молодые. Но у Самуила Стекеля прошлое крепко смыкается с настоящим и порождает критику и деятельные проекты.

«Вместо того чтобы строить в основном автомобильные дороги, (в Израиле ‒ А. К.) следовало построить сеть железных дорог, и в том числе трамвайные линии. Но ещё более важным стало бы строительство метрополитена глубокого залегания от ливанской границы и до Эйлата. Помимо решения транспортной проблемы ‒ разгрузки шоссейных дорог ‒ была бы решена и проблема защиты населения от атак с воздуха даже неконвенциональным оружием. Сегодня тысячи медленно ползущих автомобилей переполняют наши первоклассные автострады каждое утро и вечер. Они изрыгают сотни тысяч кубометров ядовитых выхлопных газов, оседающих на прилегающих к шоссе садах и посевах. В большинстве машин едет один водитель. А в черте больших городов построено множество бензозаправочных станций. Экологические, демографические, военные последствия этой ситуации никто не проанализировал. Победил чисто прагматический финансовый интерес: с каждого проданного автомобиля государство получает сто процентов налоговых поступлений, а с каждого литра бензина ‒ семьдесят пять процентов».

Масштабно, не правда ли? И это снова приводит к той же неотвязной мысли: как много умели и знали те, «наши» люди, и как мало дали им сделать. Несомненными наследниками эпохи коммунистического строительства, «воспламенения Сибири», пятилеток «шагов саженьих» и поднятия на дыбы действительности стали такие люди. «Когда такие люди в Стране советской есть!» ‒ с неложной гордостью восклицал Маяковский. А кто скажет, что таких не было, тот солжёт. Или, возможно, не знает. Самуил Стекель, согласен он с этим или нет, сам принадлежит к революционной генерации. Революция была бы ничем без пафоса строительства, и даже вопрос собственности отступает тут на второй план. Деятельность предшествует присвоению, деятельное начало иерархически выше и шире идеи присвоения и легко вмещает в себя и другие идеи. А у нас часто выходит, что ‒ нет, ничего уже лучшего не вмещает. И об этом не раз и с горечью пишет Стекель.

«Через три месяца, сделав эскизы почти сотни деталей машины, я сдал хозяину чертёж в изометрии и ещё несколько необходимых сборочных чертежей, после чего меня… уволили. Причём сообщил мне об этом не сам хозяин, а русскоговорящий мастер. Хозяин не любил неприятных разговоров. Это было моё второе увольнение».

«Советское воспитание в соединении с абсолютным незнанием местных норм общения привели меня в течение всего лишь одного года к ситуации «у разбитого корыта». Хотя у меня нет никаких доказательств, но, по-видимому, меня «кинули» в тот момент, когда я был близок к большому успеху. То есть успешный результат был продемонстрирован мною заказчику работы, а через неделю мне было сказано моим же генеральным менеджером, что результат работы полностью неудачен. Я собрал принадлежавшую мне установку и уехал с ней домой».

Так в Израиле. Драма обманутых надежд, разочарования. Ведь кто «мы»? Кто это приехал?

«У нас были две дорогие вещи: книги, примерно 1600 томов, и пианино фирмы “Зейлер”. Часть книг ‒ очень хорошую детскую библиотеку ‒ я отнёс в школу, где когда-то училась Оля, а теперь наша внучка Катя. За другую часть очень ценных книг нам заплатили в среднем по одному доллару за штуку. Ещё примерно двести самых любимых книг мы привезли в Израиль. Запомнилось же мне совсем другое. Когда выносили пианино, клавиатура оказалась почему-то открытой, и один из грузчиков случайно нажал на несколько клавиш рукой. Пианино издало какой-то мелодичный жалобный стон. Этот стон я не забуду никогда».

«Как я решился уехать из страны, где спит в могиле мой отец, где я родился, учился в школе, где меня учили в институте в то время, когда мои сверстники воевали и гибли на кровавой войне?

Как я решился уехать из страны, в которой прожил почти всю жизнь, которой отдал долгие годы труда, веру и надежду в светлое будущее?

Как я решился уехать от земли, в которую посадил не одно дерево и не один куст, уехать от берёзового грибного леса в солнечных бликах, от солнечных опушек сосняка с густыми зарослями земляники?

Как я решился уехать от таких близких, тихих и кривых арбатских переулков, от своих друзей, которых становилось всё меньше в те тревожные годы?

Я решился, потому что с какого-то времени начал испытывать приступы невероятной тоски. На наших глазах рухнул и рассыпался “великий и могучий”.

Я захотел уехать потому, что понял, хотя и поздно, что не имею права оставлять мою дочь и внучку в стране, находящейся под гнётом какого-то злого рока. Этот злой рок медленно, но неотвратимо ведет страну к гибели ‒ нравственной, демографической, экологической. При всём желании верить в лучшее ‒ не верится!

Я уезжал из страны, потому что не хотел больше в ней жить».

Вот это то, что должно быть замещено и возмещено. Однако действительность новой страны, Израиля, неподатлива, а порой и враждебна. «Свинский капитализм», как называют здешний общественный строй израильтяне левой ориентации, и вправду часто оборачивается к новому репатрианту своей непереносимо гадкой рожей, и он с неослабевающим напряжением осмысливает избранную им новую жизнь.

«Циничный прагматизм в сочетании с маниакальной самоуверенностью и вседозволенностью ‒ вот три кита, на которых восседает израильский правящий класс. Я не вижу сегодня в нашем обществе политической силы, которая смогла бы поколебать мощь этого класса. Только внешние импульсы, внешняя опасность способны пробудить разум народа, выдвинуть из его среды вождя. И значит, жить нам сегодня, как жили вчера. Забастовками выцарапывать очередную прибавку к зарплате, мириться с высокой спекулятивной ценой на квартиры, пенсионерам ‒ воевать с болезнями, рабочим ‒ вкалывать по десять-двенадцать часов в день, чтобы выработать среднюю зарплату, простым смертным ‒ задыхаться от выхлопных газов на улицах Иерусалима, Тель-Авива, Хайфы, наконец, всем “русским” репатриантам бояться встреч с полицией, которая явно их недолюбливает.

Израиль ‒ великая страна, ближневосточная сверхдержава. Понимание этого охватывает каждого, кто едет сюда с желанием начать новую жизнь, кто вообще впервые видит другую жизнь, совсем не похожую на жизнь в СССР. У меня, москвича, сорок лет проработавшего в военной авиационной промышленности СССР, свои критерии величия. Это грохот ракеты, выносящей на околоземную орбиту искусственный спутник, это не смолкающий в полётный день рёв взлетающих на форсаже истребителей-бомбардировщиков, это непрерывная, уходящая к горизонту цепь красных тормозных огней возвращающихся в субботу вечером автомобилей. Это чистые лестничные клетки домов и облицованные мрамором стены. Это чистые туалеты в любом присутственном месте и даже посреди пустыни Негев. Это рукотворные леса, покрывающие каменистые вершины гор. Это восемьдесят центнеров яровой пшеницы с каждого гектара на площади в десять тысяч гектаров. Это тридцать литров молока в сутки от каждой коровы весь год. Это миллион новых граждан, принятых страной за десять-двенадцать лет…»

Так едкая критика и мрачный прогноз переходят в апологию. И таков стиль этой книги: взволнованный, порой патетический. Это всегда напряжённая речь, присущая тому, кто действует, а не дремлет, кто мыслит, работает, верит в силу деяния.

 

Александр Кучерский

Через какие программы открывать книгу