Павел Аронсон. ДОРОГА В ОФРУ

Павел Аронсон  родился в Москве 26 сентября 1935 года в семье исследователя в области прикладной химии – Ю. П. Аронсона. Его дед, Павел Львович Аронсон, был членом ЦК партии эсэров. Автор окончил Московский государственный экономический институт. Участвовал в диссидентском и сионистском движении в Москве. Живёт в поселении Офра, в Самарии.

 

Наша семья живёт в религиозном поселении Офра, примерно в двадцати километрах к северо-востоку от Иерусалима. За семь лет нашей жизни в Офре десятки, если не сотни раз, мы слышали один и тот же недоуменный вопрос: «Ну и что вы там потеряли, на этих “территориях”, куда вас чёрт занёс?».

Мой дом расположен на окраине поселения, на границе с арабскими деревнями Эйн-Ябруд и Бейтин, на довольно ровном участке вершинного плато горного кряжа Бейт-Эль. Из окон, выходящих на юг, видна каменистая вершина горы Бейт-Эль («Дом Божий»), примерно в трёх километрах от нас. На ней, согласно книге Бытия, 3600 лет тому назад наш еврейский предок Яаков заночевал в пути. Здесь он видел свой вещий сон, здесь получил имя Израиль, видел лестницу, уходящую в небо, с поднимающимися и опускающимися по ней ангелами. «И понял он: место поразительное (“страшное”) это. Здесь – врата небесные…»

И действительно, нередко нас охватывает чувство благоговейного трепета от непосредственной причастности к библейской легенде: ведь все мы – сыны Израиля, потомки Иакова. Предание сливается с нашей повседневной действительностью. «Взгляни, Рахель, взгляни – сыны твои возвращаются в пределы свои!» – так поётся в известной песне-пророчестве. И стоит теперь мой дом на земле наследного удела Беньямина, младшего и любимого сына Рахели и Иакова.

Когда же началась наша дорога в Офру, к слиянию с народом и страной Израиля? Не тогда ли, когда в послевоенной московской коммуналке, в маленькой комнате, в которой ютилась вся наша семья, стоя у окна и повернувшись в сторону Иерусалима, мой не слишком знавший русский язык, но блестяще владевший идишем дедушка, облачённый в талит, горячо молил Всевышнего простить грехи наши и дать лучшую долю всем евреям, оставшимся в живых после войны и Катастрофы? В их пекле дедушка потерял всех своих сыновей, родных братьев моей матери. Вскоре он умер от горя, немного не дожив до провозглашения Государства Израиль. И спасибо ему, что трижды брал меня, мальчишку, на спектакли московского ГОСЕТ, и я видел игру Михоэлса и Зускина – почти не понимая слов, но чувствуя то, что называется «идишкайт» – еврейский уклад жизни.

В 1948 году, ещё не достигнув возраста бар-мицвы, еврейского совершеннолетия, я жадно читал центральные советские газеты, весьма скупо и вначале (всего-то несколько месяцев) сочувственно комментировавшие сообщения о вооружённой борьбе еврейского народа за независимость. Там пару раз печатались даже фотографии бойцов отрядов Хаганы[1], ведущих огонь по противнику, то есть по солдатам хорошо вооружённых пяти арабских стран, вторгшихся в Палестину. Позже, в 1961-м, мне как «представителю советской молодёжи» довелось впервые увидеть настоящих, живых израильтян (!), моих сверстников, прибывших летом в Москву на Всемирный форум молодёжи. Тайком от недремлющего ока чекистов руководитель израильской делегации передал мне брошюры об Израиле на английском языке, единственном языке нашего общения. А как пели «Хава нагила», как танцевали хору эти парни и девушки, почти все – кибуцники! И я был единственным евреем в составе группы молодых москвичей, шефствовавших над израильской делегацией. И в душе моей пробудилась робкая надежда, что когда-нибудь мы станем единым целым.

И может быть, этот путь начался для меня глубокой ночью с 4 на 5 июня 1967 года, когда в одиночестве, в предрассветных сумерках, на ступенях Московской хоральной синагоги я страстно молил Всевышнего о спасении Израиля от навсишей над ним смертельной опасности. Потом была травля, которую организовала группа антисемитов и профессиональных стукачей в вузе, где после аспирантуры я должен был остаться на кафедре экономики для продолжения исследовательской работы. В 1969 году я был изгнан оттуда «за безответственные политические высказывания и идеологическую диверсию», выразившуюся, в частности, в сочувствии к Израилю и его борьбе за независимое существование.

В конце семидесятых я и моя будущая жена тайком учили иврит в кружке Лёни Вольвовского. Позднее Лёня, как и Натан Щаранский, был объявлен сионистским агентом и просидел в тюрьмах и сибирских лагерях вплоть до 1986 года, когда ему наконец было разрешено уехать в Израиль.

Десятки разных причин удерживали нас, как оковы, от репатриации в Израиль на протяжении всех смутных семидесятых и «предперестроечных» восьмидесятых. Но вот наступил момент, которого мы так долго ждали: 28 сентября 1989 года мои дочки шести и девяти лет, моя жена и я ступили на землю, которая, нам казалось, тоже по нас соскучилась. Через пять часов после приземления в Лоде, в 9 утра, я уже молился у Стены Плача, благодарил судьбу свою за высшую милость ко мне.

Нам стали помогать тотчас по выходе из ворот аэропорта. Прибывшие незадолго до нас еврейские активисты московского «сионистского подполья» супруги Роза и Евгений Финкельберг привезли нас в Иерусалим на съёмную квартиру. Её нашли для нас Слава и Марк Шифрины, известные московские «отказники», и так по-домашнему подготовили к нашему приезду Соня и Нахум Пурер. В Москве с этой семьёй нас связывало участие в еврейской жизни, совместное изучение иврита, лихорадочная подготовка к отъезду. Приехали они в Израиль всего-то месяца на два раньше нас, но мы смотрели на них, как на старожилов, ветеранов: снизу вверх. Радости нашей, что снова будем вместе, не было предела! Особенно были счастливы наши дети: в семье Пурер тоже две дочери, близкие нашим по возрасту.

Начальные знания иврита здорово помогли нам в первые полгода жизни в стране – в многоквартирном и многоподъездном доме в иерусалимском квартале Рамот-бет, изначально заселённом большими религиозными семьями «восточных» (марокканских, персидских, иракских, йеменских) евреев. Это были репатрианты 1950-х годов, их дети и внуки: семьи Индор, Бен-Давид, Коэн, Шушан – всех не перечислить. И мы сразу нашли в них душевное тепло, приветливость и чуткость людей, «любящих ближнего своего, как самого себя». С первых часов нашего вселения соседи стали приносить нам всякие нужные вещи, подарки, цветы, пытались расспросить нас о нашем прошлом, просили рассказать о себе. Мы почувствовали, что приехали домой и двух тысяч лет разлуки как не бывало. Вечером того, первого, дня к нам пришла очаровательная Шифра Грейнер. За 17 лет до этого она репатриировалась из Австралии – юной девушкой, полной сионистского задора, и затем стала активисткой женского движения «Эмуна», преподавателем Иерусалимского университета, родила четверых детей. Она взяла на себя все главные заботы о нашей физической и духовной абсорбции. Не было ни одной просьбы или пожелания, которые она, её подруги, друзья и знакомые – наши соседи по микрорайону – не постарались бы выполнить.

Это уже потом мы узнали о «секрете» успешной абсорбции, о том, что Израиль – как зеркало: как ты на него посмотришь, таким и будет отражение, так он тебе и ответит. Мы всегда старались Израилю улыбаться и в наших московских мечтах, и в совсем не лёгких здешних буднях.

Мы как-то сказали Шифре Грейнер: «Вы и ваши друзья так много делаете для нас, “русских” репатриантов. Но мы никогда не сумеем вернуть то, что сейчас получаем». – «Нет, вы не правы, – ответила Шифра. – Вы можете всем нам отплатить, и сполна, и за всё. Просто вы должны отнестись к тем репатриантам, которые приедут после вас, независимо от страны их исхода, так же, как сейчас относятся к вам».

И этим пожеланием Шифры мы с тех пор неизменно руководствуемся.

С первых дней жизни в Израиле мы стали настойчиво выяснять, где будет наше постоянное место жительства. Ещё в Москве встречи с интеллигентными израильскими религиозными сионистами, образованными людьми весьма широких взглядов, вызвали у нас чувство доверия и глубокого уважения к их образу жизни. После прибытия в страну наши многократные поездки в религиозные поселения подтвердили эти впечатления. Увиденное в иерусалимском Рамоте и потрясшее нас чудо гармонии человеческого общения, взаимной поддержки и единения на основе общих корней – веры, возрождённого языка, единого древнего происхождения – мы стремились сохранить и продолжить, влившись в общину какого-либо религиозного поселения.

И вот после четырёх месяцев интенсивного ознакомления с ишувом – еврейскими поселениями (и жителей ишува, соответственно, с нами) – мы перебрались в Офру. Это поселение религиозных сионистов в родовом наследном уделе колена Беньямина, первое религиозное поселение в Самарии, возникшее в 1975 году после почти двух тысяч лет изгнания. Когда в марте 1990 года Совет ишува разрешил нам поселиться в Офре на испытательный срок в качестве съёмщиков временного жилья, «генсек» выборного его совета Иона Гофман произнёс: «Запомните: вы вступаете в семью поселенцев Офры. Отныне многие ваши личные, семейные проблемы будут также и нашими общими проблемами. И мы будем помогать вам их решать. Но и наши общие боли, проблемы и задачи – они теперь станут также и вашими».

Мы и сейчас помним всё сказанное тогда. Ишув и его жители держат слово, делают для нас всё, что в их силах. С помощью своих новых друзей я поступил на бухгалтерские курсы и получил израильский профессиональный диплом после их окончания. Затем по направлению комиссии по абсорбции нашего поселения нашёл работу, относительно близкую к полученной в СССР специальности. И это притом, что тогда мне уже было 56 лет. Затем мы купили в Офре новый дом – три спальни и гостиную – по цене средней квартиры в Иерусалиме. Дом красивый, просторный и светлый. На участке вокруг дома я посадил сад: вишни (здесь, в горах, они растут прекрасно), инжир, гранат, абрикосы, миндаль, сливы, яблони, декоратаивные, ароматические, лекарственные растения и виноград. На восьми сотках есть где развернуться. По рекомендации ишува наши девочки учились в самой Офре, в «ульпанé», то есть в женской государственно-религиозной школе-двенадцатилетке, одной из лучших, куда приезжают учиться из разных концов Израиля.

Конечно, мы живём в Самарии, то есть на «территориях». Вплотную к Офре практически по всему периметру примыкают ничем не отгороженные дома арабских деревень и даже городов (Рамалла и Эль-Бира). Мы не желаем зла нашим арабским соседям и ждём того же от них. Миру нет никакой разумной альтернативы.

К северо-востоку от моего дома весь горизонт занимает массив горы Бааль ха-Хаацор – «Смотровая площадка», если перевести на современный русский язык. Вершина этой горы – самая высокая точка Иудейских гор к северу от Иерусалима. Именно на этой вершине построил жертвенник Авраам, наш общий с арабами легендарный предок. И позднее именно на этой горе полюбовно решили Авраам и Лот спор между своими пастухами: «…Ведь вся земля перед тобою. Отделись же от меня. Если ты налево, то я направо; а если ты направо, то я налево». Мы живём в историческом и географическом центре Земли Израиля, где каждый камень хранит воспоминания о праотцах наших – Аврааме, Ицхаке и Яакове. Они исповедовали принципы, положенные в основу Закона Моисеева. В современном нашем восприятии его дух и основной смысл – это всеобщая гармония и мир.

…С тех пор, как были написаны эти строки, прошло двадцать лет. Наши дочки окончили очень хорошие, по израильским меркам, средние школы. Старшая, Юлия, прошла срочную службу в войсках связи, получила профессию системного программиста и три года работала в армии по трудовому договору. Без особых усилий поступила на физический факультет Еврейского университета в Иерусалиме, окончила его и работает в компьютерной фирме в иерусалимской промышленной зоне Хар Хоцвим. Наша младшая, Евгения (Авигайль), училась в иерусалимской школе «Реут» окончила Беэр-Шевский университет им. Бен-Гуриона, получила профессию физиотерапевта и работает в больнице Тель-ха-Шомер в Тель-Авиве. Три года тому назад сёстры вдвоём посетили Москву, побывали в театрах и музеях, но остались верны выбору, который сделали мы с женой, их родители. Их общее суждение: «Большое спасибо вам, родители, что увезли нас оттуда».

Ну а что же мы, родители? Моя жена Мина, получившая в Москве профессию химика, проработала более десяти лет в лаборатории красителей на текстильном комбинате «Цион-текстиль» в Атарот, промышленном пригороде Иерусалима. Работала бы там и дольше, но хозяева, как и многие другие предприниматели в этой отрасли, перенесли своё производство в Иорданию. Тогда она перешла лаборантом в кабинеты химии и биологии средней школы «Боер» в Иерусалиме, где и работает по сей день.

Что до меня, то я трудился в налоговом отделе израильской военной администрации Иудеи и Самарии, пока функции нашего подразделения не были переданы в ведение Палестинской автономии (в соответствии с соглашениями, заключёнными в Осло и Кемп-Дэвиде). Я инструктировал двух довольно молодых, но достаточно опытных палестинских экономистов, выпускников университета «Аль Азхар» в Шхеме и «Эль Кудс» в Восточном Иерусалиме, передавал им дела. Мы с ними за два месяца ежедневного тесного сотрудничества, естественно, старались не углубляться в политические аспекты нашего сосуществования. После завершения этой достаточно щекотливой процедуры я был переведён в центральный аппарат налогового управления Министерства финансов Израиля в Иерусалиме. Там проработал  с января 1997 года по декабрь 2001-го, до выхода на пенсию.

Ещё в годы советской жизни во мне стал просыпаться бес общественной активности – тогда под угрозой репрессий со стороны властей. Осенью 1998 года, после публикации моих статей в русскоязычной печати, мы с группой единомышленников основали Ассоциацию дружбы и сотрудничества граждан Израиля и России, которая работает и сегодня. Теперь – в составе Всеизраильского объединения российских землячеств. Экономика, геополитика, литература, искусство, межрегиональные связи городов-побратимов – такова тематика наших конференций.

[1] Хагана – еврейская военная подпольная организация в Палестине, существовала с 1920 по 1948 год во время британского мандата в Палестине. С образованием еврейского государства стала основой Армии обороны Израиля.