У меня сохранилось пожелтевшее от времени письмо с фронта. Его написал мой двоюродный брат со стороны отца, сын папиной сестры Розалии, Илья Ушкац. Вот отрывок из письма.
«Здравствуйте, дорогие Арончик, Адель и Сарочка! Вы, конечно, будете удивлены, что я пишу к вам, но вы пока единственные, кто остался в живых из наших родных. Все эти годы я нахожусь в армии. Когда вы получите это письмо, я уже буду, наверное, далеко за ДнепроВсе мои родные погибли в ужасный для артёмовских евреев день 9 января 1942 года.м, возможно, в Одессе или за границей.
Все мои родные погибли в ужасный для артёмовских евреев день 9 января 1942 года. В этот день их собрали в саду напротив поликлиники: стариков, больных, детей, мужчин и женщин. Детей отравили сразу же каким-то ядом. Взрослых заперли в подвале бывшего НКВД, где держали без пищи и воды. Многие умерли ещё в подвале, в том числе и моя мать. Отец ещё держался. 12 января их всех вывезли ночью в неизвестном направлении. Об этом стало известно только теперь, два года спустя. Всех евреев Артёмовского района свезли в артёмовские алебастровые карьеры и заживо замуровали в пещере, без доступа воздуха. Там погибли тысячи наших знакомых, родных и близких, в том числе и мой папа».
Я младше Ильи, родилась в 1930 году, но и я, как все дети войны, пережила ужасы того времени, рано повзрослела и старалась внести посильный вклад в дело Победы. Расскажу об этом и о своих родных, о муже, который воевал. Все они заслуживают того, чтобы о них помнили.
Мой отец, Арон Александрович (Айзикович) Троицкий, 1897 года рождения, появился на свет в многодетной семье в местечке Раков Минской губернии. Его отец Айзик был столяром, единственным кормильцем семьи, в которой было 9 детей. Его жена, моя бабушка Сарра (меня назвали в её честь) вела хозяйство, растила детей. При советской власти дети получили образование. Были в семье врачи, инженеры, учителя.
Мой отец в 1929 году окончил Ростовский политехнический институт, получил профессию горного инженера и работал по этой профессии в Запорожье, где мы жили, а в 1942 году ушёл на фронт в должности среднего командира. Окончил войну в Берлине.
Мать моя, Стобская Адель Мироновна, родилась в 1899 году в местечке Ильинцы Винницкой губернии в семье мастерового человека Меира и его жены Евы. В семье было пятеро детей. Мама окончила Ростовский мединститут. Сразу после выпуска её послали на борьбу с эпидемией холеры, которая вспыхнула в Ростовской области. Как она рассказывала, «квалифицированных врачей щадили, а молодёжь не жалели». Мама всегда была энергичной, не боялась трудностей, была безотказным и всеми уважаемым доктором. Во время войны она получила звание «военврач 2-го ранга», была награждена медалями.
Война застала нашу семью в Ессентуках, где мама работала врачом в грязелечебнице. Эту грязелечебницу впоследствии превратили в эвакогоспиталь № 2155, где мама служила после мобилизации ординатором.
В июне 1942 года, в самом начале месяца, у меня пропали хлебные карточки: то ли я их потеряла, то ли украли в очереди. Горе наше было беспредельно: на весь месяц остались без хлеба! Выручали нас добрые люди, мамины сослуживцы: то один, то другой даст пару кусков хлеба.
По долгу службы маме приходилось сопровождать раненых в глубокий тыл, и, так как меня не на кого было оставить, то, с разрешения начальства, она брала меня с собой. Мне было 12 лет. Самой тяжёлой была последняя поездка, когда немцы были уже на Кавказе.
Я всё время находилась в поезде среди тяжело раненных и выполняла посильные работы: стирала перевязочный материал, кормила бойцов ‒ в основном пшённой и перловой кашей, по их просьбе читала им письма родных, писала ответные, читала стихи, пела им песни. Приходилось также подавать и убирать судна. Бойцы всегда радостно встречали меня, а один из них, сибиряк Николай, восклицал: «Доченька наша пришла!» Начальник эвакогоспиталя благодарил меня, гладил по голове, а я ещё больше старалась.
Находились раненые в товарных вагонах, на двухъярусных нарах, по 8 ‒ 10 человек в теплушке. У меня и сейчас перед глазами тяжело раненная девушка с искажённым от боли лицом. У неё была открытая рана в области живота. Девушка настойчиво просила смерти, а лечили её, помимо лекарств, мухами, которые поглощали гной из её раны. Зрелище было ужасное.
Я всегда преклонялась перед подвигом солдат и офицеров, поэтому никогда не считала, что я делаю что-то особенное, и никогда раньше об этом не рассказывала. А пришлось хлебнуть немало горя.
В августе 1942 года в районе станции Тихорецкая Краснодарского края наш поезд попал под бомбёжку. Мы с ранеными прятались в зарослях кукурузы и подсолнухов, по обе стороны полотна, а сверху нас на бреющем полёте расстреливали фашисты. Мама с ранеными была отдельно от меня. И я всё время думала, жива ли моя мамочка, и у неё были обо мне те же мысли. И можете себе представить, как мы встретились в степи, рыдая от счастья. А ведь это был ад: вокруг нас всё горело, казалось, что под ногами земля горит.
Потом был город Баку, над которым висели аэростаты. Мы там оставили эшелон с ранеными и были предоставлены самим себе. Дневали и ночевали под открытым небом в порту в надежде попасть на любое судно, чтобы переплыть Каспийское море. Кто посмелее, особенно если в семье был мужчина, пробивались сквозь толпу на корабль. Мы тоже толкались, я при этом прижимала к груди сумку с коллекцией марок.
К нам подходили местные жители разных национальностей, но в основном евреи, приносили продукты ‒ главным образом, детям. Некоторые искали среди беженцев родных, спрашивали, из каких мы мест.
Наконец мы пробились на небольшое судёнышко, вроде баржи. В море пережили сильный шторм, большинство страдало от морской болезни, а я не очень. Был август 1942 года.
В Красноводске, куда нас доставили, мы, вместе с другими, штурмовали товарный поезд, который вёз заводское оборудование. Разместились на открытой платформе с низкими бортами. Середину платформы занимало упомянутое оборудование, накрытое брезентом, а мы, беженцы, сидели и плотно лежали вокруг него. Сначала нас это устраивало: во-первых, ночью мы, незнакомые люди, согревали друг друга, а во-вторых, меньше была опасность во время движения поезда вылететь за борт. Но потом ‒ на нас обрушились полчища вшей. Мы их вытряхивали на воздухе, благо платформа была открытая, и мечтали о конце пути.
Особенно нас мучила жажда. Когда останавливался поезд, все бежали к паровозу и набирали горячую воду из находившегося на нём крана. К паровозу выстраивалась большая очередь. А я в это время очень переживала за маму, боялась, что она может отстать от поезда.
Так мы ехали вглубь страны. Не помню, неделю, больше ‒ но мне казалось мучительно долго. Состав подолгу стоял в тупиках.
Наконец мы решились сойти на первой остановке. Это была станция Верёвкино Ленинабадской области Таджикистана. Мы направились в кишлак под названием Каракчикум, который находился в полутора километрах от станции. Местные жители приняли нас радушно: нашли для нас брошенный дворик с глиняной кибиткой, то есть домиком, площадью 4 квадратных метра. Мы были и этому рады: крыша над головой! К нам во двор стали приходить местные жители, приносили всё необходимое: ложки-поварёшки, кастрюли, какие-то постельные принадлежности, а главное ‒ молоко, катык (кислое молоко), лепёшки, урюк, курагу, виноград. Мы до слёз были тронуты таким приёмом.
Мама устроилась врачом в местный медпункт, где уже работали две русскоязычные женщины, тоже из приезжих: акушерка и медсестра.
В Таджикистане мы пережили наводнение. Прорвало плотину Ферганского канала. Спасались на крыше соседнего дома.
В кишлаке была только начальная школа, поэтому я не училась, но основательно усвоила таджикский язык.
Про хлеб мы в те годы забыли. По карточкам получали зерно, я отправлялась с сумкой на мельницу, получала муку. Мы научились на стенках круглой печи, тандера, печь лепёшки, по вкусу напоминающие израильскую питу. Для приготовления еды во дворе у нас было четыре кирпича, между которыми мы разводили из щепок костерок. Я собирала сухой коровий помёт ‒ делала кизяки. В холодное время нас выручал сандал (очаг), который находился посреди кибитки. Со временем мы обзавелись курами, купили козу с двумя козлятами. За всем этим ухаживала я. Утром отправлялась на хлопковое поле за травой берёзкой ‒ сорняком, который вредил хлопку, обвивая его. Утрамбовав мешок, который был мне по силам, на голове, по-таджикски, приносила домой. Козочку доила тоже я. Дверь никогда у нас не запиралась: о воровстве не было и речи. Зато часто в дом заползали скорпионы.
В 1944 году, когда Украина была освобождена от оккупантов, мы решили вернуться в родной город Запорожье, но, узнав, что наш дом разбомблён и что почти весь город превратился в руины, отправились в Артёмовск, куда уже возвратилась мамина сестра. Затем маму направили на работу в Красный Лиман Сталинской (Донецкой) области. Пропустив два года учёбы, я после 4-го класса пошла в 6-й. Трудно было навёрстывать, но я человек старательный и прилежный и скоро сравнялась в учёбе со своими сверстниками.
Мама работала врачом, пользовалась всеобщим уважением. В 1945 году вернулся после тяжёлой контузии папа.
В 1949 году по окончании школы я поступала в Харьковский пединститут, на факультет английского языка. Экзамены сдала успешно, однако мне предложили французский, на котором был недобор. Вот тогда-то я узнала о значении 5-го пункта (национальности) в паспорте.
Вышла замуж за Фёдора Васильевича Алексеенко. До Отечественной войны он учился в Харьковском мединституте, на военном факультете. В первые дни войны его мобилизовали с 3-го курса и отправили на Волховский фронт. Там он попал в окружение и в плен. В плену выполнял обязанности врача. После освобождения нашими войсками мой будущий муж полтора года был в заключении в проверочном лагере в Кеми, что его до конца дней угнетало. Ему, человеку с «сомнительной репутацией», с трудом удалось поступить в 1-й Ленинградский мединститут и продолжить образование. Потом были курсы по офтальмологии и патанатомии. Фёдор постоянно работал над повышением своей квалификации, был человеком энциклопедических знаний. Мединститут он окончил с красным дипломом, был прекрасным, всеми уважаемым врачом. Тяжёлая болезнь приковала его к постели. В 1982 году мой муж скончался.
Я тридцать лет благополучно проработала учителем французского языка в школе в Красном Лимане, пользовалась уважением коллег, учеников, их родителей. С дочерью и внуком в феврале 1999 года я приехала в Израиль. Позже прибыли две мои внучки, правнук.
Leave a Reply