ПРАВДА СТРАШНАЯ И ВЕСЁЛАЯ

 

На вечер издательства “Достояние” собралось много людей, было шумно, выступали заинтересованно, некоторые ‒ горячо, и все говорили: какой хороший вечер! А потом один из друзей сказал, что мы небескорыстно привлекаем людей. Об этом не стоило бы вспоминать после успеха, если бы такое суждение было случайным. Но «наш человек», то есть в далёком прошлом советский, тянет за собой длинную тень сильно замешанных на определённой идеологии представлений о пользе, служении, заинтересованности. Мы издательство, предприятие, хоть и без труб, и ‒ да! ‒ мы заинтересованы в своих авторах. И было бы странно и подозрительно, если бы это было не так. И то, что со многими мы продолжаем общаться и дружить, такая же правда. Но обижаться ‒ дело пустое, ни к чему не ведёт.

Вечер был посвящён выходу в свет книги 4-й альманаха «Время вспоминать». На протяжении нескольких лет мы выпускаем этот альманах, и в нём выступили уже 85 авторов. Тема воспоминаний не задана, идеологии нет, принципы ‒ есть: это правда и непредвзятость. Как любил повторять один наш давний автор, лётчик Второй мировой войны: «Воевали четыре года, чтобы врать семьдесят лет». Сам часто не замечаешь, как теряешь бесценный ориентир правды и поддаёшься соблазну ложного патриотизма, национальной идеи и т. п.

В 4-ю книгу готовился один очерк, где автор себя представлял человеком деятельным, успешным и даже блестящим, и судьба его развивалась так, как будто её линию прочертила уверенная рука. Но было заметно, что две ключевые фигуры как будто повёрнуты к нам в пол-лица, недосказаны. Интересуюсь осторожно и выясняю, что с ними связаны сюжеты, которые показались рассказчику «неудобными». На взгляд редактора, именно они были интересны: драматичны, правдивы, значительны. Но убедить автора не удалось, и, увы, этот рассказ не из тех, которые украшают сборник.

Зато с другими (а их 25) повезло куда больше. Григорий Эльпер написал воспоминания «Мои три года в оккупированном Минске». Поражает обыденность страшного, особенно когда это взгляд из капкана: «Потом начались облавы на мужчин. Мужчины старались спрятаться, потому что не было известно, куда их везут и возвратятся ли они. Тут и пригодилась наша “малина” ‒ узкая комната без окон площадью 10-12 квадратных метров. При криках “Облава!” мужчины из разных квартир мгновенно забегали в эту комнату. Двери не было, вход в неё закрывался широким буфетом. Поскольку снаружи оставались только женщины и дети, которым было трудно сдвинуть буфет, мужчины приделали сзади к буфету ручку, при помощи которой они тащили его на себя. Обычно одна сторона буфета была постоянно отодвинута от стены. Дверь из коридора на улицу забили, поэтому попасть в коридор можно было только со двора, обойдя пару домов, что давало определённый выигрыш времени скрывавшимся.

Через некоторое время было уничтожено еврейское население в сельских районах. Оставшиеся в живых пришли в гетто. В нашем дворе стало многолюднее».

Или у Лидии Корнеевой, которая пережила немецкую оккупацию на Украине.

«Нас вели на расстрел. Дорога казалась длинной, без конца. Неожиданно все остановились, тут же запричитала мама:

– Соню, тай що ти прийшла?[1]

Прежде чем я успела разобраться, понять что к чему, моя старшая сестра рассказала, почему она здесь. Её хозяйка, увидев, что нас ведут и ктό ведёт, хорошо зная, чем всё это кончится, сказала ей: “Бачиш, усіх твоїх стріляти будуть. Чого ж ти залишишся сиротою? Йди і ти з ними”[2]. И мы пошли. А через какое-то время появился мой брат Яша и рассказал о себе точно такую же историю. Пожалели, посердобольничали крестьянки, не захотели оставлять детей сиротами».

Правда ‒ единственный герой, которого раз и на всю жизнь признал для себя Лев Толстой,  ‒ она и страшна, и прекрасна, и трогательна. Вот как, оказывается, можно рассказать о любви (воспоминания Владимира Бенционова):

«Бывал у Мазурских. Полина говорила: “Опять он припёрся”. У неё были виды на студента, который жил у них. А мне нравилась Полина, особенно когда она сердилась. Конечно, я по сравнению с ним был не претендент. У неё были знакомые ребята ‒ не чета мне. Но я думал: чем чёрт не шутит!

Как-то мы вышли с ней погулять, и она мне говорит: “Тебе не надоело ходить за мной?”. Я и выпалил: “Люблю тебя!”. Она меня смерила взглядом и ничего не сказала, мы продолжали прогулку. В один из прогулочных дней мы зашли к ней в дом. За столом сидели мама Люба и папа Боря. И Полина выдала: “Я выхожу замуж!”. И глазами показывает на меня. И воцарилась мёртвая тишина. Мне было 26 лет, Полине – 23 года. После этого разговора я стал ходить к ним чаще. Что ей говорили родители, когда я уходил, не представляю. Полина – грамотная, красивая и стройная, с отличной фигурой и так далее. Решилась выйти замуж за малограмотного хулигана и так далее. Соседи узнали, очень удивились. На следующий день мы пошли и расписались. И так я стал женатым человеком».

Среди авторов альманаха ‒ Наталья Соколовская, которая выступает у нас во второй раз. На этом вечере, как и на предыдущем, эта обаятельная 98-летняя женщина читала свой очерк, и надо было видеть чудо преображения её лица! События, о которых она рассказывает, произошли в то время, которое для многих из нас уже далёкая история. Наталья Максимовна вышла замуж в Москве в 1940 году.

«Мы стали жить в моей комнате. Моя комната – это восемь квадратных метров в коммунальной квартире. Когда-то это был небольшой красивый барский особняк. От входной двери в бельэтаж вела широкая мраморная лестница, на которой ещё сохранились бронзовые крючки, державшие когда-то ковёр. В особняке было пять больших комнат, высота потолков – четыре с половиной метра. На потолке лепка, цветочные гирлянды и амуры. Теперь все эти комнаты были поделены на пеналы. На моём потолке был цветок и ножки амура, а ближним соседям достались его головка и ручки.

Не было ни центрального отопления, ни газа. Была очень большая, закопчённая на совесть общая кухня, в которой все готовили на керосинках. В комнатах для отопления стояли различные печурки. На моих восьми метрах стояла кирпичная печь размером метр на метр. Я её ненавидела, но без неё невозможно было жить.

Услышала случайно разговор двух соседок:

‒ А у нас в квартире новость!

‒ Дрова привезли?

‒ Нет, Наташа вышла замуж».

Мая Виноградова много лет хотела это сделать: рассказать о своей рано умершей подруге Лилиане Сергеевне Розановой, почитать людям её стихи. Её рассказ мы записали, подредактировали ‒ самую малость, стремясь сохранить страстную, с перехлёстами, речь рассказчицы. Очерк М. Виноградовой «Лялька» открывает альманах. А Мая Семёновна читала стихи Ляльки на вечере.

Так же была нами записана сага Людмилы Станукинас-Коган «Чего единственно жаль». Это повествование охватывает полтора века. Бабушка Людмилы Игоревны обладала редким вокальным дарованием и была ученицей Полины Виардо. Внуки и правнуки живут в современном Санкт-Петербурге, в Америке и Австралии. Савва Кулиш, Алексей Арбузов, Алиса Фрейндлих, Юрий Темирканов ‒ это всего несколько имён из впечатляющего списка выдающихся деятелей искусства, которые вошли в жизненный круг нашей Ляли, как мы стали называть Людмилу Игоревну. Режиссёр документального кино, вдова другого мастера этого жанра ‒ Павла Когана, она из собственных, весьма скромных, средств учредила приз имени своего покойного мужа.

Михаил Цойреф тоже ленинградец, автор совсем другой. Его ироничная и язвительная документальная проза читается жадно и весело. И неожиданно возвышается до метафоры, которую трудно забыть и хочется снова осмысливать.

«В Исландии, позапрошлым летом, мы были с маленькой группой, и как-то привезли нас в крошечную церковь, впаянную в голую исландскую пустошь. Церковь бедная, аскетическая, как и всё, что построили там люди. Пока я фотографировал что-то на маленьком погосте, наша группа уже всё посмотрела внутри и вышла. Ну вы знаете, как израильтяне любят посещать соборы: АВС (Аnother Вloody Сhurch). Собственно, там, кроме главной иконы «Тайная вечеря» – довольно большой и очень приличной, ничего и не было. Вход был платный, и внутри, у двери, сидела приветливая исландка, похожая на чисто вымытую молодую картофелину. Она улыбнулась и спросила: «Вы из этой группы?», ‒ при этом кивнув в сторону «Тайной вечери». О да, из этой. Именно из этой».

Обречён на читательский успех очерк Виктории Клейн «Они живут, как два голубцы». Автор его посвятила маме. Родители Виктории в тридцатых годах приехали из Америки строить социализм в советской стране. Как и многие зарубежные энтузиасты, отец оказался в концлагере, мать с дочерьми на руках долгие годы боролась за существование. Вместе с тем, это один из самых весёлых текстов в альманахе. Вообще не мною замечено, что сильные люди ‒ весёлые люди.

С лёгким сердцем это можно сказать и о Викторе Гинзбурге, авторе очерка «Мои отношения с органами».

Нет, мы, конечно, работали не бескорыстно. И главное, чем вознаграждён наш труд над этим большим альманахом, ‒ знакомство и дружба с прекрасными людьми, о которых хочется рассказать всем. Это надо будет обязательно сделать. Сейчас готовим 5-ю книгу, материалы уже поступают.

 

Александр Кучерский

[1]  Соня, зачем же ты пришла? (Укр.)

[2]  Видишь, всех твоих стрелять будут. Чего ж ты останешься сиротой? Иди и ты с ними (укр.).