Я вообще-то филолог и не умею писать как писатель. У меня, как и у всех, был период, когда хотелось писать, как Набоков, но он, к счастью, скоро прошел. А филолог – он же не свое пишет, а разбирает чужие тексты, всячески придирается, измывается и надругивается. Это называется деконструкция. Такая изготовка сковывает, трудно писать самой, все время пихает под локоть свой собственный критик, хихикает. Поэтому я не пишу длинно.
А еще я не пишу длинно, потому что и так понятно. Теперь даже на демонстрацию выходят с пятью звездочками, потому что и так понятно. И вот сейчас все-таки собралась книжка, и я ее издала под названием «Сбор клюквы сикхами в Канаде», в московском издательстве «Новое литературное обозрение».
Вообще-то это вторая книжка. У меня уже была издана в Москве одна книжка прозы, это было в 2003 году, она тихо разошлась. Называлась «Западно-восточный диван-кровать». У Гете диван, у меня диван-кровать. Малогабаритный. А Западно-восточный – потому что там немножко про Питер, немножко про Израиль.
А новая книжка – тут больше про Москву. Правда, в ней героиня тоже потом попадает в Израиль, но до того описываются разные московские учебные заведения. А потом описываются израильские тоже, в некотором ракурсе, связанном с профессией героини.
В первой книжке были просто разные то ли рассказики, то ли очерки, и много филологического злопыхательства – не было единства. А тут в какой-то момент начало намечаться такое единство, выходило жизнеописание какой-то тетеньки. Нет, нет, только не мемуары! ведь это по определению никому неинтересно! Тогда я по ходу дела все, что можно, переврала, а чтоб было сюжетно, сплела две линии, совершенно не связанные – реальное время и семейную легенду. И вдруг персонаж из каких-то семейных баек о временах царя Гороха возникает в реальном времени и вмешивается в ход дел.
Теперь вы спросите – а причем здесь сикхи? А притом здесь сикхи, что всякая вещь должна иметь форму. Поэтому каждая главка здесь начинается с некоего фрагмента, написанного иначе, чем остальной текст: в жанре, мне кажется, стеба. Это прочерчивает костяк. А еще это задает нужный тон. А именно, благоговение перед тем, насколько наш мир немыслим и небывал! – и в этой своей немыслимости и небывалости еще и уморительно смешон.
Leave a Reply