Когда он был молод и здоров, он почти всегда со мной соглашался. Если, например, мы вместе просыпались от по будильнику в 6:30, он говорил: «Зачем, куда? Мне трудно встать. Я ещё не выспался». Но я говорила «надо!», и мы вставали и ехали в тесноте и духоте автобуса и метро. И он только тихонько бурчал: «И кто это придумал – так рано начинать работать! Куда такая спешка?». Когда мы начинали работать, он особенно не возражал – мы оба любили и читать лекции, и вести занятия в группах. Но в середине рабочего дня он говорил: «Теперь бы неплохо посидеть и помолчать». Но я отвечала: «Не получится. Надо ещё полтора часа стоять и говорить».
Когда мы ехали домой, он начинал скулить: «Ну уж теперь мы можем отдохнуть?». Но я говорила: «Нет. Сейчас надо ещё купить кое-что из продуктов, а потом надо всех кормить, надо поговорить с мужем и с детьми, потом многое ещё подготовить к завтрашнему дню». Он опять бурчал: «Как ты любишь это отвратительное слово – надо. По-моему, надо уже ложиться спать».
Теперь он сильно постарел, ослабел, обзавёлся кучей недостатков. Но почему-то теперь он стал мной командовать. Если мы просыпаемся часов в семь, я говорю: «Сейчас надо было бы пойти погулять, пока не жарко». А он грубовато отвечает: «Это какие же дураки идут гулять в семь часов утра? Утренний сон – самый золотой!». И я покорно засыпаю.
К завтраку мы идём в добром согласии. Несмотря на общую слабость, он сохранил прекрасный аппетит. Мы вместе дружно и весело завтракаем, а потом я говорю: «Вот теперь хорошо бы пойти погулять!». А он возмущается: «Какое гуляние после еды? После еды надо полежать, а если получится, то и поспать. Нужно следовать природе! Все животные – да посмотри хоть на кошку – после еды засыпают». И я покорно иду полежать.
В обед я ему напоминаю: «Англичане говорят, что из-за стола нужно вставать слегка голодным». А он смеётся: «Вот пусть англичане и встают голодными, а мы-то тут при чём? Это противоестественно».
После обеда он настаивает на чае с конфетами. Я неуверенно говорю: «Конфеты – это приводит к диабету и вообще укорачивает жизнь». Он говорит: «А как ты думаешь, что лучше – год бессмысленной стариковской жизни с конфетами или два года без конфет?». Я, собственно, так и поступаю и не отказываюсь от сладкого.
После небольшого дневного отдыха он говорит: «А теперь садись к компьютеру, почитай про российскую политику, которая почему-то так тебя волнует, про голодающих заключённых. А ещё тебя интересуют НЛО, пришельцы, тайны египетских пирамид, выловленные из океана чудовища, жизнь сиамских близнецов и даже воспоминания жандарма 19-го века. Или попиши, если тебе так хочется написать какую-нибудь очередную ерунду. Всё это, как сказал бы Пушкин, занимало целый день его (её) тоскующую лень».
Вечером я напоминаю: «Врачи говорят, что нужно ложиться спать не позже одиннадцати». А он отвечает, что ему совсем не хочется спать, что это время отдыха, бесед, чтения. «Врачи встают рано, вот пусть и ложатся в одиннадцать. А ты мне не можешь сказать надо. Тебе некуда больше спешить». Потом он объявляет, что он очень голодный: «Раз у нас нет ужина – надо перед сном немного перекусить». А я опять: «Врачи говорят, что нельзя есть на ночь». Он отвечает: «Врачи очень часто говорят что-нибудь неприятное, такая уж у них профессия». Потом он переходит к угрозам: «А если ты мне не дашь поесть – я тебе присню, что ты всю ночь ищешь какую-нибудь еду». Это меня убеждает, потому что так уже бывало. «Ну ладно, что-нибудь лёгкое – какой-нибудь йогурт или фрукт». Он соглашается.
А потом я ему говорю: «У меня осталось для тебя ещё одно надо. Надо дожить до дня моего столетия. То есть до 20-го октября 2018-го года. Так как позвали много людей, и дали задаток в ресторан, и было бы очень некрасиво всё испортить».
Сентябрь, 2018
Leave a Reply