День текущий

«Мысль, ‒ говорит философ, ‒ содержит возможность ситуации, которая ею мыслится. Что мыслимо, то возможно»[1]. При этом: «Задание конкретной формы является совершенно произвольным»[2]. Об этом я размышляю от младых ногтей, когда пространство возможного передо мной было цветущим лугом, над которым [more]

В иерусалимской Русской библиотеке состоялась презентация новой книги известного русского и азербайджанского писателя Чингиза Гусейнова «Подковать скакуна» (издательство «Маска», Москва). С 2013 года Чингиз Гусейнов живёт в Израиле. Пишет на азербайджанском и русском. Он автор семи романов, девяти сборников рассказов [more]

Речевое насилие не всегда распознаётся сразу. Тоталитарные режимы генерируют и внедряют в жизнь такие фигуры речи, которые могут показаться приемлемыми и даже невинными, однако именно в них заключён тот смысловой сдвиг, который порождает и вдохновляет насилие. Филолог Гасан Гусейнов говорит [more]

Я вообще-то филолог и не умею писать как писатель. У меня, как и у всех, был период, когда хотелось писать, как Набоков, но он, к счастью, скоро прошел. А  филолог  – он же не свое пишет, а разбирает  чужие тексты, [more]

Я сегодня прочту небольшой фрагмент, первую часть  очерка, который называется по-немецки: «Ахт унд ахтцихь профессорен», то есть  88 профессоров. Но что такое  «Ахт унд ахтцихь профессорен»? Это строчка из стишка или песенки, которую якобы процитировал когда-то давным-давно Бисмарк в речи [more]

Не могу не откликнуться на седьмой выпуск альманаха «Время вспоминать». Мне и предыдущие выпуски нравились, пользуюсь возможностью ещё раз это сказать. Хотя в последнем есть отличие: в этом выпуске в добавление к замечательным жизненным рассказам непрофессионалов есть и очень масштабный [more]

Да, сегодня. Давно хочу, но сегодня напишу. Эту книгу мне подарила подруга. Не подарила даже ‒ отдала. Я попросила почитать, а она сказала: «Можешь не возвращать, у меня всё равно до неё никогда руки не дойдут». И вот этот том [more]

В папином архиве есть несколько папок. Среди них одна – самая заветная. В ней лежат листочки, на которых круглым и ясным, «бисерным» папиным почерком переписаны стихи Бориса Слуцкого. Есть и стихи других поэтов его поколения, которых он любил, дружбой с [more]

Иерусалим месяц тому назад, когда эпидемия только подбиралась. Ещё пару дней спустя здесь, на улице Яффо, было не протолкнуться, поскольку наступил Пурим, а летать стало невозможно. Будет опять многолюдье, наберёмся терпения.

Срез гигантской секвойи у Национальной библиотеки в Иерусалиме. Люблю этот парк, вообще это место.